Птица с перебитыми крыльями - Левон Восканович Адян
— Ты ещё живой? — быстро войдя в дверь, спросил милиционер.
— Угу, — кивнул я, — живой.
— Сейчас вызову скорую помощь. Как машина подойдёт, я мигом открою дверь и ты сразу полезай в неё. Понял?
— Понял.
Милиционер спешно вышел, я по-прежнему держался в той же позе. По проспекту Ленина, потрясая над головами отливающими белизной металлическими прутьями, спускалась новая толпа. Бессчётная, неисчислимая, воющая стая зверья, конца ей не было видно, она шла и шла, от её воплей и криков, ора и шума стены тряслись. «Да здравствует Турция! — неслось окрест, — Горбачёв с нами!»
«Режьте армян!», «Армяне, вон!», «Смерть армянам!», «Слава городу-герою Сумгаиту!»… Кого-то повалили наземь, потом несчастный очутился над толпой и продвигался по ней точно вплавь с безумными глазами и неестественно разинутым ртом. Этого молодого парня видно было секунду-другую, потом его швырнули под ноги, вокруг сгрудилась орава, потопталась на месте, и через минуту парень лежал на земле в луже крови.
Из дома, примыкающего к кинотеатру «Шафаг», напротив отделения милиции, с грохотом выбросили пианино, а следом кресло с седой женщиной в нём. Она с криком шлёпнулась об асфальт в двух шагах от кресла; вся в крови, женщина шевелилась, ползла и, видимо, парализованная, пыталась подняться. Двое парней, ухватив её за волосы, поволокли к пианино и с хохотом — это было видно и даже слышно — привязали к нему. Кто-то плеснул бензина, и они, женщина и пианино, сразу же запылали. С балкона второго этажа с гвалтом и гоготом кидали в костёр домашнюю утварь и книги. С улицы и из окрестных домов до меня время от времени доносились отчаянные, душераздирающие вопли. Ватага парней окружила у кинотеатра старуху, казалось, они спокойно беседуют, я видел это, но спустя минуту-другую парни отошли, а старуха лежала на тротуаре. Снова раздались истошный женский крик, безутешный детский плач и выстрелы. В щель я разглядел карету скорой помощи, водитель быстро отворил заднюю дверцу, а милиционер так же быстро — дверь подъезда, и я каким-то подобием прыжка нырнул в машину. Позже поражался, да и теперь ещё поражаюсь — откуда в обессиленном и потерявшем столько крови человеке взялась такая прыть?
Водитель скорой помощи, не закрывая задней дверцы, сорвался с места и повёл машину по встречной полосе.
— Звери, — сказала врач скорой помощи, по акценту азербайджанка, — звери в человечьем обличье. — Повернулась ко мне и сочувственно покачала головой: — Потерпите, скоро доедем.
Между тем силы покидали меня, как если б я истекал кровью. У комитета партии района Насими раздался надрывный крик ребёнка. Машина резко свернула с проспекта Ленина на улицу Сурена Овсепяна и помчалась вверх. И снова шум и крики. Я прижался было к окошку и тотчас отпрянул в ужасе. На перекрёстке улиц Овсепяна и Бакиханова с верхнего этажа выбросили одноногого инвалида, я видел, он летел вниз головой, судорожно сжимая костыль. В Ереванском переулке у ресторана «Муган» лежал человек. Он медленно на четвереньках сдвинулся с места, поднялся, простоял какое-то мгновенье весь в крови и ничком, точно срубленное дерево, рухнул, простирая руки вперёд.
Возле дома культуры имени Шаумяна машина свернула влево и по Четвёртой Нагорной улице, прямо по трамвайным рельсам устремилась к больнице имени Семашко. Между домами подростки тащили телевизор, а тут и там неподвижно лежали люди. На пересечении улицы Самеда Вургуна близ исполкома района Насими с балкона и из окон четвёртого этажа швыряли разного рода скарб, а толпа внизу, стар и млад и даже бабёнки с крашенными хной волосами рвали друг у друга чемоданы, ковры да бежали с добычей прочь. Это происходило словно бы не наяву, а во сне, жутком, кошмарном сне. Я всё время думал, как мне представиться в больнице. Называться армянской фамилией было небезопасно, а скрываться под чужой фамилией не хотелось. Удивительное дело, меня страшила не столько смерть, сколько смерть в безвестности, под чужим именем. В конце концов я надумал перекроить свою фамилию так, чтобы любой знакомый сразу догадался, кто это.
— Национальность? — Таков был первый вопрос, заданный мне в приёмном покое больницы Семашко.
— Еврей, — ответил я. — Адунцман Лео.
— Отчество?
— Леонидович, — уверенно сказал я.
Врач, мужеподобная дебелая женщина, выкрашенная хной, недоверчиво смерила меня взглядом.
— Хорошо, — сказала она и, повернувшись к кому-то, распорядилась: — Позовите кого-нибудь из врачей-евреев.
— Зачем?
— Пусть поговорят с ним по-еврейски, — был ответ.
Было ясно, что речь идёт о европейских евреях, которые говорят на идише, основанном на каком-то диалекте немецкого языка. Это вовсе меня не смутило. Некогда я вознамерился прочесть «Фауста» в оригинале, несколько месяцев кряду всерьёз штудировал немецкий, даже выучил наизусть «Мариенбадскую элегию» по-немецки. «Евреи народ умный, — подбодрил я себя, — произнесу несколько слов, они сразу смекнут, в чём дело, и помогут».
Санитар, посланный с поручением, вернулся ни с чем.
— Все евреи смылись по домам, — сказал он.
— Все? — строго спросила врач.
— Все, — стоял на своём санитар.
— Ладно, — немного подумав, уступила крашеная. — В понедельник выясним. Они же так или иначе явятся на работу.
С меня сняли всю вымазанную кровью одежду, взамен же ничего не дали. Я остался в одних трусах и босой. Стоял в холодной приёмной, а голова и бока по-прежнему кровоточили. Кругом галдёж, плач и стоны.
— Бу эрманиди, — внезапно взвизгнула одна из медсестёр, тыча пальцем в мою сторону, — эрманиди[14].
Худое лицо и буравящий взгляд медсёстры показались мне тоже знакомы, только вот где ж я видел её?
— Это армянин, — не в силах угомониться, прошипела медсестра, — говорю вам, армянин.
— Может, ошибаешься? — сказала ей другая женщина. — На нём живого места нет, как ты его признала?
— Она меня с кем-то путает, — из последних сил я попробовал защититься.
— Нет, он армянин, эрманиди, — с ненавистью твердила та.
Но коль скоро мою принадлежность к евреям исключить было всё-таки нельзя, меня, несмотря на протесты медсёстры, отправили в хирургическое отделение.
Хирург был из горских евреев. Он безотлагательно занялся раной у меня на голове. Тут-то в его кабинет и вломилась упёртая медсестра.
— Это армянин, — опять завизжала она, — незачем ему повязку накладывать.
— Кого ко мне направлять — это ваше дело, а
